Бывший президент НОК Италии и ФФИ, Франко Карраро, считает: «Справедливо было лишить «Юве» двух скудетто, но не стоило переназначать одно из них «Интеру». Меня называют «Польтрониссимо»? В 85 лет я понимаю тех, кто спрашивает: «Он ещё жив?»
Зал Факелов на первом этаже здания КОНИ идеально подходит для этого интервью. Он пропитан историей и спортом, как и сама жизнь Франко Карраро. Мы подходим к (скромному) факелу Московской Олимпиады 1980 года – Олимпиады золотых медалей Меннеа и Симеони, но также и Олимпиады бойкота. Карраро был тогда президентом КОНИ уже два года: «Правительство призвало нас не ехать, и если бы я согласился, не отстаивая автономию спорта, мне пришлось бы уйти в отставку в тот же день. Думаю, любой другой поступил бы так же».
Но ваш друг Кракси не разговаривал с вами пару лет.
«Полтора года. У него был тяжёлый характер… Он находился под давлением Гельмута Шмидта: Германия, которую Америка упрекала в отсутствии полной свободы, поскольку её Конституция была написана Соединёнными Штатами, решила не ехать, и, поняв, что европейские страны будут участвовать, канцлер-социалист попросил помощи у друзей. То есть у Кракси. Я отказал и ему, и он воспринял это плохо. Но как я мог сказать спортсменам: «На Игры не едем», если Италия продолжала строить машины в Тольяттиграде? Платил только спорт, мне это казалось очень лицемерным. Я оказался против всех своих друзей, с которыми разделял политические идеи, тех, кто, кстати, 9 с половиной лет спустя выдвинул меня на пост мэра Рима. Помните CAF? Кракси-Андреотти-Форлани… Это они».
Ответом спорта стали 8 золотых, 3 серебряных и 4 бронзовых медали.
«И их было бы больше со спортсменами из военных спортивных групп. Было больно оставлять их дома, но как КОНИ мы ничего не могли сделать. Думаю, тогда даже была идея их устранить: министр внутренних дел Роньони после убийства Моро хотел, чтобы все военные силы находились на территории, был терроризм, у нас было 1-2 смерти в неделю, но это вмешательство поставило бы нас в затруднительное положение. Как только меня избрали президентом КОНИ, я пошел к нему с Песканте, и мы убедили его, напомнив, что полиция в те годы не имела поддержки большей части общественности, и что медали принесут популярность и одобрение. Роньони, который был любителем спорта и занимался легкой атлетикой, хорошо понял послание. Знаете, в то время определённые вещи – полиция, триколор и национализм – не всеми приветствовались. Пертини, а затем Чампи немного изменили ситуацию, в том числе через спорт. Образ этого пожилого джентльмена, который на Чемпионате мира 82 года волновался на трибунах как фанат, объединил итальянцев. Чампи затем научил страну петь гимн, настолько, что в последний раз, когда я был избран президентом ФФИ в 2001 году, в своей инаугурационной речи я сказал: «Надеюсь, игроки будут петь национальный гимн». Вы, журналисты, месяцами расследовали, кто бы это сделал, как будто я просил о какой-то странности…»
Какие ощущения испытываешь, пережив так много моментов, оставивших след в истории нашей страны и не только?
«Мне повезло, я привилегированный человек, потому что у меня были замечательные родители, которые научили меня французскому и английскому, правильно воспитали меня. Мы никогда не были богаты, но жили в достатке, и по сравнению с другими на старте я был немного впереди. Поэтому я чувствую себя в долгу перед жизнью, очень в долгу. Будущее? Я думаю о нём применительно к моей внучке, а не ко мне. Я, как и все, надеюсь умереть здоровым. Один старый директор Gazzetta, Гуальтьеро Дзанетти, всегда говорил мне: «Ты живешь как больной, чтобы умереть здоровым». Это было правдой! Потому что я, без всяких заслуг, люблю пить только воду, чистую, не испытываю особой страсти к еде и никогда не курил. Когда ты молод, начинаешь играть с сигаретами, чтобы произвести впечатление на девушек, но в 16 лет я был чемпионом Европы по водным лыжам, так что мне это было не нужно…»
О вашем спортивном прошлом всегда мало говорили.
«Я не занимался этим долго, мне пришлось бы отказаться от удовольствия, а я этого не хотел. Потом на Чемпионате мира в Лонг-Бич, Калифорния, у меня украли лыжу. Она была особенная, мы долго ее разрабатывали, я был глуп, оставив ее на складе… Я занял седьмое место».
Представляем вашу ярость.
«Ну да, но очень часто, если злишься, то устаёшь вдвойне… Я человек, который по серьёзным вещам никогда не теряет контроля, а по пустякам нервничает: если я иду в ресторан и меня заставляют слишком долго ждать, я выхожу из себя, но когда будучи мэром Рима арестовали шестерых моих советников или когда судья Кастеллуччи, позже осуждённый Трибуналом Перуджи, хотел меня арестовать, я всегда спал спокойно».
Хорошо ли вы спали во время Кальчополи?
«Нет, мне было больно от мысли, что люди сомневаются в моей честности, возможно, даже в свете моей отставки с поста президента федерации, которая была сделана для того, чтобы без затруднений начать следующий чемпионат. Эта мысль до сих пор причиняет мне страдания, несмотря на то, что я был оправдан по всем пунктам. Но есть и другое: мне остаётся горечь от осознания того, что всё началось с моей большой политической ошибки. В 2004 году я подумал, что Бергамо и Пайретто больше не могут быть назначающими арбитрами, не потому что они плохо работали, а потому что, на мой взгляд, такие позиции иногда нужно менять. Я позвонил Коллине, который должен был закончить свою карьеру в следующем году, предложив ему эту роль, он подумал несколько дней и отказался, захотев продолжать судить. Я больше ничего не сделал. Годы спустя, в телевизионной программе History Channel, посвященной Кальчополи, я узнал, что Коллина рассказал об этом Меани (в то время отвечавшему за судей в «Милане», – прим. ред.), Меани передал это Бергамо и Пайретто, которые в этот момент решили выжить, опираясь на Моджи. Я ошибся, мне нужно было их всё равно поменять. Но у меня есть оправдание».
Расскажите.
«В 2004 году у нас были две очень серьёзные и драматические проблемы: первая – неудачное выбывание из Чемпионата Европы, тот самый «бисквит», хотя правда в том, что мы плохо играли; вторая – «Наполи», который рисковал исчезнуть. На Олимпийских играх в Афинах приехал президент Чампи и захотел поговорить с тогдашним главой КОНИ Петруччи и со мной о случае с «Наполи»: он искал объяснения. Мы не могли найти никого, кто бы его взял, это была драма! Потом пришёл Де Лаурентис… Признаюсь, с тех пор после «Милана» я болею за «Наполи».
Вернёмся к тому 2006 году.
«Хорошо, что было проведено расследование и наказаны ответственные команды. Скудетто нужно было отобрать у «Юве», потому что их руководители совершили ошибки, но то, что скудетто 2006 года было передано «Интеру», было несправедливо. Оно должно было остаться неназначенным, как это было по традиции Федерации футбола».
В тот год мы выиграли Чемпионат мира.
«И кто-то написал, что нам это удалось, несмотря на противодействие Блаттера, настолько, что он не вручил нам Кубок. Думать, что кто-то выигрывает Чемпионат мира, имея против себя президента ФИФА, мне кажется сложным. Правда в том, что качество игроков должно сопровождаться правильной спортивной политикой, а я включил Пайретто в судейскую комиссию УЕФА, а Бергамо – в ФИФА. Есть поговорка: помоги себе сам, и Бог тебе поможет».
Кстати, что произошло на Чемпионате мира в Корее и Японии?
«Произошло то, что мы всё испортили. Трапаттони не был тренером «пан или пропал», и мы выбрали слишком изолированный лагерь. Я беру вину на себя, как президент федерации. Байрон Морено? Он определённо был «домашним» судьёй, говорили, что коррупция в Южной Корее была очень распространена, и у него потом были свои проблемы. При этом, если бы Виери за минуту до конца забил победный гол, мы бы даже не вспомнили имя арбитра».
Поговорим о настоящем сборной?
«Я даже не хочу думать о ещё одной неудачной квалификации. Мы справимся. Гаттузо? Я помню его в сборной как игрока, часто ходил смотреть тренировки: он был тем, кто обращался к мячу на «вы», а не на «ты», но всегда выкладывался на 110%. Проблема для меня не столько в привязанности к майке, сколько в том, что весь футбол теперь построен против сборных, они играют постоянно, и в эти немногие дни нужно создать химию, которая, не знаю почему, срабатывает или нет. На Чемпионате Европы 2021 года она была, и в этом случае у неё может быть имя: Джанлука Виалли. О нём я должен кое-что раскрыть».
Прошу.
«У меня необыкновенное мнение о Виалли, и я благодарен ему, потому что, в отличие от других, он сохранил максимальную конфиденциальность о нашей встрече в октябре 2002 года: после злополучного Чемпионата мира в Корее и Японии Траппаттони очень плохо стартовал в квалификации к Чемпионату Европы в Португалии. В разговоре с Джираудо выяснилось, что Виалли был бы готов тренировать сборную. Я поехал на встречу с ним в Турин, к сожалению, условий не было. Никто никогда не знал об этом, он был настоящим мужчиной».
Поговорим немного о вашем «Милане»?
«Аллегри – хороший тренер, он хорошо знает дух «Милана», а Таре в «Лацио» показал, что умеет работать. Лично я был бы очень рад, если бы вернулся и Галлиани, человек, который знает всё о футболе и об этом клубе. Скарони – человек больших качеств, но Галлиани – часть истории клуба, и в «Монце» он показал, что в деле, для болельщиков это был бы необычайный всплеск энтузиазма».
Что стояло за вашей недавней кандидатурой на пост президента КОНИ?
«Теперь я могу сказать это с полной прозрачностью. Песканте, Петруччи, Гравина и я были очень обеспокоены тем, что существовали две противоположные и совершенно отличные от предыдущей команды. Было несправедливо не дать Малаго продолжить, поэтому мы считали целесообразным сохранить Морнати на посту генерального секретаря. Я понял, что для того, чтобы надеяться на обеспечение административной преемственности организации, мне нужно было баллотироваться, и я это сделал. Наше моральное убеждение было бы недостаточным… За пару дней до голосования в телефонной конференции Гравина, Петруччи и я выразили Малаго и нынешнему президенту Буонфильо нашу позицию, подчеркнув также, что с юридической точки зрения секретарь должен быть внутренним сотрудником КОНИ: мы гарантировали нашу избирательную поддержку, требуя преемственности. Мне кажется, что всё прошло и идёт хорошо. Что касается меня, я всегда знал, чем закончится моя кандидатура, но никому не мог сказать об этом. В том числе и поэтому я до сих пор не давал интервью».
Многие снова стали называть вас «Польтрониссимо» (Сверхкреслом). Вас это раздражает?
«Да нет, я прекрасно понимаю… Я был рано развит, президент федерации водных лыж в 22 года, президент «Милана» в 27, я занимал много должностей, но всегда старался выполнять свою работу. То, что меня критикуют и судят по прошлому, законно. Сейчас мне 85 лет, и я понимаю тех, кто, слыша моё имя, восклицает: «Неужели он ещё жив?»
